Согласно Декрету Президента Республики Беларусь от 24 ноября 2006 года №18[1] «О дополнительных мерах по государственной защите детей в неблагополучных семьях» «дети подлежат государственной защите и помещению на государственное обеспечение в случае, если установлено, что родители (единственный родитель) ведут аморальный образ жизни, что оказывает вредное воздействие на детей, являются хроническими алкоголиками или наркоманами либо иным образом ненадлежаще выполняют свои обязанности по воспитанию и содержанию детей, в связи с чем они находятся в социально опасном положении».
Однако за столь громкими (и, казалось бы, правильными) словами порой скрывается совершенно иная реальность. Детей забирают, потому что их папы и мамы – участники программы заместительной терапии (ЗТ), а это не нравится, не угодно окружающему сообществу. Стигма, дискриминация и отсутствие элементарных знаний (в том числе, среди работников учебных и медицинских учреждений) приводят к таким историям, как наша. Иногда хэппи-энды случаются. Если кому-то очень повезет. Но до каких пор, будучи на ЗТ, родителям жить в постоянном страхе потерять любимого ребенка и полагаться только на удачу?
Интервью с Натальей Голуб и Сергеем Крыжевичем, РСОО «Твой шанс», Республика Беларусь
– Наталья, расскажите пожалуйста, когда и при каких обстоятельствах все произошло в вашей семье?
– Я приехала из города Борисова в Минск, хотела, чтобы Артур (сын – прим. ЕАСВ) учился здесь в школе. Нас готова была приютить моя хорошая знакомая. Я подумала, если есть возможность быть в столице, перевести ребенка в местную школу, стать здесь на метадоновую программу и уйти из того мира, в котором я была когда-то, – почему не воспользоваться этим шансом? Прошлое у меня было бурным: тюрьма, секс-работа. Мои судимости – как шлейф, который всегда за мной тянется. Я привезла ребенка, пошла в школу его устраивать. Естественно, не говорила о своем прошлом. Но при первой встрече директор мне сразу в лицо: «Мне кажется, Вы выпиваете». Согласна, можно определить, что со мной что-то не так. Дело в том, что у меня очень серьезное заболевание – инфекционный эндокардит клапанов сердца, из-за чего я имею группу инвалидности. И это сказывается на моей речи. Но ей показалось, что вот такая я мать – и она невзлюбила меня. Со мной была подруга, у нее нет зубов. Для директора это стало дополнительным поводом сделать вывод, что с нами вообще все плохо. Я ее попросила: «Давайте Вы будете воспринимать людей не на основе того, что вам кажется». В ответ под меня начали в прямом смысле «копать». Вплоть до проверки моих профилей в социальных сетях. Где-то там сотрудники школы увидели фотографию: я сижу, а рядом со мной – пустая бутылка водки (надо сказать, я вообще-то человек непьющий). Под фотографией была даже подпись, что это – шутка. Но мне сразу сказали: «А Вы говорите, что не пьете!». Приходили домой, не предупредив. Моя подруга лишена родительских прав, так мне сказали: «С кем ты дружишь, если она не воспитывает своих детей?».
И вот случился казус, причем не у меня, а у подруги. На тот момент я уже официально работала, не имела никаких приводов в милицию. Моя подруга тоже работала, но имела также и подработку как секс-работница. Она попала в нехорошую ситуацию, позвонила мне, сказала, что ее задержала милиция, но не на работе, а недалеко от нее. А у нас так: если ты когда-то хоть раз привлекался, то милиция тебя забирает и составляет протокол, даже если не взяли с поличным. Я, конечно, сказала, что приеду с Артуром ее забрать. Доехала, иду к начальнику РОВД (Районное отделение внутренних дел – прим. ЕАСВ) с просьбой забрать подругу. Ее отпустили, но при этом начальник мне сказал: «А вашу семью отправим на проверку». И они все пробили: где Артур живет, где учится. Потом составили бумаги и отправили в его школу. В них было написано, что я приехала с ребенком в отделение забирать Катю (имя подруги изменено – прим. ЕАСВ), которая была поймана на месте преступления. Естественно, меня тут же вызвали в школу.
– Вам удалось объясниться?
– Я пробовала, но меня постоянно перебивали. Чувствовалось, что директору все равно. Я что-то попыталась сказать в свою защиту, так она пригласила в кабинет завучей, социальных работников, которые начали на меня нападать, пытались вывести из себя. Видимо, они понимали, что я могу сорваться, – вот и выбрали такой метод. Дело в том, что, даже если я знаю, что не виновата, я все равно начинаю защищаться. Вспомнили мне и «выпивоны». Тогда я решила, что возьму характеристику и справку у своего нарколога, где принимаю метадон, и принесу им.
– Думали, это изменит их отношение?
– Именно. И вот, приношу я эти бумаги, а директор… бросает мне их в лицо со словами: «А зачем это мне? Аааа… Так ты еще и наркоманка?!».
– Это дословно?
– Да. Я говорю: «Что значит “наркоманка”? Вы посмотрите, я принесла вам справку, что прохожу лечение и добровольно обратилась за этой помощью». Мне в ответ: «Это не важно. Вот почему ты такая эмоциональная. И подружка у тебя – такая же. Вы обе – проститутки, лесбиянки». Я поняла, что меня просто не слышат. На каждый мой аргумент находился контраргумент. После этого директор обратилась в Борисов, в школу, куда раньше ходил Артур. Надо сказать, там у меня с педагогами были очень хорошие отношения, и они меня оповестили, что им уже звонили из Минска и по какой-то причине спрашивали про нас, предупредили, чтобы была осторожнее.
Дошло до того, что в очередной раз отправляясь в школу, я стала включать диктофон. Я уже просто боялась – ведь звучали фразы типа: «Где гарантии, что ты сможешь воспитать ребенка, если ты невменяемая?». Им было все равно, что я второй год в программе, и у меня хорошие характеристики. За этим последовало составление бумаги, что я употребляю наркотики, и меня ставят на СОП (социально опасное положение – прим.ЕАСВ), хотя они даже не могли определить, за что: то ли из-за метадона, то ли из-за подружки Катьки (они так и называли ее – «подружка Катька»)! Им было безразлично, что именно она дает мне крышу над головой. В Минске снять квартиру – очень дорого. В итоге, мое прошлое, то, за что я раньше привлекалась, они обозначили, как «теперешнее», как настоящее. Мы – люди, употребляющие наркотики – видели в этой жизни все. Да, порой бывают ситуации, когда нам приходиться врать, чтобы достать вещество. Но чтобы лгали педагоги – первый раз такое видела…
– На работе знали о том ужасе, что происходил у вас дома?
– Переехав в Минск, я почти сразу вышла на работу, несмотря на то, что сердечница. Мне надо кормить и одевать ребенка. Денежка очень важна. Я работаю на мойке, которую держит молодая пара. Кстати, ребята – тоже пациенты программы ЗТ. Когда началась вся эта история, я все рассказала Оксане (работодатель, имя изменено – прим. ЕАСВ). Когда началась эта история, в какой-то момент на служебный телефон позвонила завуч школы, и состоялся 50-минутный разговор. А надо отметить, что система звонков на работе настроена таким образом, что записывает каждый вызов. Сначала были расспросы о моей характеристике, потом завуч открытым текстом попросила уволить меня с работы: «Зачем она вам такая нужна?», «А вы знаете, что она проститутка, наркоманка?», «А вы знаете, какое у нее прошлое?», «А если она украдет? У вас же клиенты» и т. д. И вот, когда завуч поняла, что это не срабатывает, она делает огромную ошибку – сообщает о моем ВИЧ-статусе… (ст. 178, п. 2 Уголовного кодекса Республики Беларусь «Разглашение врачебной тайны»: «Разглашение врачебной тайны, выразившееся в сообщении сведений о наличии у лица ВИЧ или заболевания СПИД, наказывается лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью со штрафом, или арестом, или ограничением свободы на срок до трех лет со штрафом»[2] – прим. ЕАСВ).
– Нет слов… Какой была реакция работодателя?
– Это благо, что Оксана – из тех, кто все понимает. А ведь есть люди, которые далеки от этого – и я бы просто осталась без работы, хотя и школа, и государство должны быть заинтересованы, чтобы она у меня была.
Сергей: Им надо было перестраховаться – мало ли что с семьей произойдет, вот и выработали схему: ставим на СОП и методично ведем к тому, чтобы изъять ребенка и лишить мать родительских прав.
Наталья: В это время у нас с Катей случилась небольшая ссора, и это дошло до них и послужило поводом написать очередную бумагу в горисполком (орган муниципальной власти в Беларуси – прим. ЕАСВ), чтобы ускорить процесс и назначить заседание комиссии. Ребенка признали нуждающимся в государственной защите[3], и в конце сентября 2019 года у меня забрали сына. Почти на шесть месяцев. Даже не дали попрощаться – он тогда был в школе.
– Сколько лет было Артуру на тот момент?
– Двенадцать. Это был неописуемый удар. Сын для меня – все. Эти месяцы очень подорвали мое здоровье. Потом я даже думала подать на них за моральный ущерб, но у меня просто не было сил.
– Вы могли проведывать Артура?
– Как правило, мама может посещать ребенка ежедневно, кроме воскресенья, и по составленному графику дети могут звонить домой. Я ездила к своему мальчику каждый день. Тогда же я обратилась к Сереже (Сергей Крыжевич – прим. ЕАСВ), и он начал мне активно помогать. Именно тогда Сергей связался с Ольгой Беляевой (программный координатор Евразийской сети людей, употребляющих наркотики – ЕСЛУН, на момент обращения – специалист по адвокации ЕАСВ – прим. ЕАСВ). Меньше чем через полгода мы собрали все справки и подали прошение, чтобы ускорили процесс, хотя бы на месяц. С нами работал социальный приют, в котором находился сын, был адвокат, дай Б-г ей здоровья, что она нам помогала и ходила на все заседания. Сергей везде был со мной, сопровождал постоянно. Был момент, когда я решила, что все потеряно, жить незачем: ребенка забрали, зажали в рамки… Но спасибо таким людям, что были рядом и поддержали.
– Сергей, расскажите, как Вы узнали об этом случае, и что происходило после обращения Натальи.
– С Наташей мы познакомились год назад. Было 10 лет открытия программ заместительной терапии в Беларуси. Из UNAIDS обратились к одному из наших телеканалов с предложением организовать съемку, чтобы рассказать людям про ЗТ. Нас пригласили как представителей гражданского общества. Попросили выступить и пациентов. Но у нас настолько эти люди стигматизированы и дискриминированы, что откликнулись только два человека: Наташа и ее подруга Катя. Наташа выступила на телевидении, рассказала о своей ситуации, затронула проблему со школой, и это прозвучало на всю страну. После выступления у нас началось более плотное общение.
Наташа мне сразу рассказала про СОП, и я, как представитель организации «Твой Шанс», членом которой Наташа уже была, пошел на первое заседание.
– Вас пустили?
– Да, проблем здесь не было. Сказал, что я – от общественной пациентской организации, и Наташа представила меня, как представителя команды защиты. И вот тогда для меня начали всплывать вот эти все ужасные моменты, что Наташа сейчас озвучила. Они документально зафиксированы, я даже зачитаю из постановления: «В отношении матери были установлены факты потребления наркотических средств, по результатам чего к ней применялись меры профилактического воздействия». Я сразу начал задавать вопросы: «Что значит этот пункт?», «Наташу где-то задержали при употреблении нелегальных веществ?», «При этом был составлен протокол?», «Или вы имеете в виду ее прошлое?», «Что это значит?». На что был предоставлен ответ: «Так она же пациент заместительной терапии, пьет метадон, который является наркотиком». И это говорил врач-нарколог!! Пришлось взять документы от лечащего врача Наташи, чтобы объяснить, что это за метод лечения, в чем он заключается.
Ситуация с ЗТ в стране очень сложная. Самое страшное, что про ЗТ не знают ни социальные службы, ни сами врачи. Для общественности ЗТ – это употребление наркотиков.
– Получается, нужно образовывать самих медиков?
– Именно. А дальше пошла работа уже по Наташиной защите. Был составлен план мероприятий, который она должна была выполнить: посещение психолога, работа с Артуром, постоянные проверки и приходы сотрудников милиции, школы, членов комиссии. Наташа была под постоянным контролем.
– Человека предупреждают о приходе?
– Нет. Службы словно ждут повода, за что зацепиться. Когда только начался процесс защиты, они понимали, что им будет сложно и нужен повод. Таким поводом стала ссора Наташи с Катей. Дошло до того, что Наташа решила вернуться в Борисов и бросить ЗТ. Она даже на тот момент со своей бедой обратилась к директору школы, в надежде, что женщина поймет ее. Наташе посоветовали: «Зачем тебе это все? Езжай домой». Выдали документы (чего делать не имели права), и она уже была готова уехать, но тут, через три дня, директор школы приезжает прямо в кабинет ЗТ, ловит ее там и говорит: «Наташа, возвращайтесь в школу!». То есть директор поняла, что сделала что-то неправильно, возможно, получила какую-то консультацию. Наташа так и поступила. Документы и Артура вернули в школу. Однако через четыре дня состоялась комиссия, и на основании принятого на комиссии решения ребенка изъяли.
Когда мы шли на это заседание и к Наташе подошел социальный работник с просьбой сделать ксерокопию паспорта, я сразу понял, что готовится изъятие ребенка. Но Наташа до последнего верила, что все решится. Ее плач и крики, когда выносили решение, когда забирали Артура… Для меня, как для отца, это было страшно. Председатель комиссии, когда увидела такое, попыталась успокоить, но Наташа ушла, не хотела никого ни слышать, ни видеть. Тогда она подошла ко мне: «Может, все нормализуется, будет нормально…». Но какое же это «нормально»?
– Какие условия были выдвинуты, чтобы Артура вернули домой?
– Все прекрасно понимают, что положение матери катастрофическое, она получает мизерную зарплату. Это хорошо, что Наташа устроилась еще и в Республиканское общественное объединение «Белорусская Ассоциация клубов ЮНЕСКО», где нет фейс–контроля, и они помогают таким, как мы. Но все равно этого не хватает. И ведь государство знает, что она самостоятельно не справится, не сможет соответствовать тем требованиям, которые ей предъявлены: сменить жилье и оплачивать содержание ребенка[4] в СПЦ (социально–педагогический центр – прим. ЕАСВ). Ведь это более 130 долларов ежемесячно! Пришлось искать помощь. У нас в стране, если ты являешься человеком, который употребляет или употреблял наркотики, даже если стоишь на официальном учете, помощи от государства никакой не дождешься. Так прописано. Законодательно[5]. податься в Ольга Беляева подсказала составить мини–проект и с ним податься в Фонд экстренной помощи ключевым сообществам[6]. Они откликнулись, выделили средства и на юриста, и на содержание ребенка в СПЦ, и на снятие квартиры. Таким образом, помощь мы получили, но со стороны – не от государства.
Наталья: Я хочу добавить, что ребенок пережил 100%-ю психологическую травму. У Артура, увы, уже был подобный опыт, когда я отбывала срок наказания, а он был в приюте. И да, я его готовила, понимая, что может быть нехороший исход, но все же… Навсегда запомню, как в один из своих приездов в СПЦ Артур сказал: «В тот день, когда была комиссия, я настолько это (изъятие – прим. ЕАСВ) почувствовал. Я услышал свою фамилию – и все понял. И вот, когда меня начали искать, я хотел выпрыгнуть со второго этажа и бежать к тебе». За ним все бегали, закрывали окна. Когда представила себе эту картину, то никак не могла остановиться плакать.
Сергей: Средства – это конечно замечательно, но мы бы ничего не смогли сделать без поддержки. Для сопровождения Наташе нужен был юрист. Мы нашли грамотного специалиста, которая работала именно по этому направлению. Наташа посещала все прописанные мероприятия РОВД, начала больше заботиться о своем здоровье: пошла в МРЭК (медико-реабилитационная экспертная комиссия – прим. ЕАСВ) подтверждать инвалидную группу. Возможно, будет какая-то помощь от государства.
– Сергей, случай Натальи – исключение?
– Нет, мы знаем еще про четыре подобных случая. Но ситуации там сложнее, да и не скрою – мамы бывают разными. Мы предложили им помощь, но пока ответа не последовало. Возможно, они считают любые действия бессмысленными, не верят в успех дела. Но мы на примере Наташи разработали с адвокатом памятку, где на доступном языке описали все, что нужно делать, если возникнет такая ситуация. И это касается не только детей школьного возраста, но и малышей. Если ребенку 3–4 года, к маме могут предъявлять еще более жесткие требования.
На последнем собрании «Твоего Шанса» мы представили эту памятку. Также нам удалось включить проблему с постановкой СОП матерям, находящимся на заместительной терапии, отдельным пунктом в План мероприятий по предупреждению распространения ВИЧ-инфекции в г. Минске на 2020–2022 годы.
– В этом году?
– Да. Через месяц планируется круглый стол, на который приглашены социальные работники, представители министерства образования, врачи–наркологи. Возможно, будут представители UNAIDS или других международных организаций. Потому что в дальнейшем поддержка должна быть не такой, как сейчас: пришли, получили консультацию, а дальше – делайте, что хотите.
– Сергей, Наталья, по вашему мнению, какие меры должны предприниматься государством, чтобы не допустить подобных ситуаций?
Сергей: Я общался с главным врачом–наркологом Минска, спрашивал, как могут сами врачи отговаривать людей от заместительной терапии, тех, кто добровольно согласился встать на программу? Почему, как в случае Наташи, до того, как она была не на учете, ее жизнь была никому не интересна? И как только добровольно встала, вместо помощи начались сложности и проблемы? И все эти действия происходят на основании декрета Президента страны «О дополнительных мерах по государственной защите детей в неблагополучных семьях»! Эти меры составлялись без мнения врачей–наркологов. И все школы, все детские сады, получив информацию, что родитель – пациент ЗТ, пытаются не помочь ему, а перестраховаться. Они слышат слово «метадон» – и все: человек переходит в категорию «конченый», и ему не место в обществе, и у него надо срочно забрать ребенка. Потому что, если вдруг что-то произойдет в этой семье, они будут нести ответственность.
Я считаю крайне важным сформировать отношение общества к этому методу лечения. Люди постепенно узнают, что такое ЗТ. Это не происходит быстро, но происходит. Третий год мы добиваемся внесения изменений в документы, которые регламентируют работу кабинетов ЗТ. В нашей стране ЗТ – это метод социализации. Другими словами: пришел на учет – сразу должен устроиться на работу, завести семью или пойти учиться, перестать употреблять. Приведу пример. Мы были на многих собраниях наших ребят. На одном из них человеку поставили СОП, дали план действий, в котором черным по белому написано: «Начать работу по выходу из программы метадонозамещения». Я говорю: «А что, есть такой термин?». Наркологи, когда увидели, смеялись: «Нет, конечно». Потому что рекомендации давал врач… терапевт! Они бы еще дантиста позвали.
Если у нас программа нацелена на развитие, так надо именно для этого создавать условия. Это выдача метадона на руки, социальное сопровождение, разъяснение методов лечения везде, во всех структурах. Недавно мы были на приеме у замминистра здравоохранения, он отдал письменный приказ: до 24 апреля принести на подпись проект новых документов клинического протокола и инструкции по ЗТ, где учтены все волнующие сообщество моменты. При Министерстве здравоохранения создана рабочая группа, мы вошли в нее, будет заседание, где уже со стороны сообщества будут вноситься дополнения. Черновик этого проекта мы получили, но есть ряд моментов, которые прописаны не ясно. Нужно, чтобы нам все объяснили, обосновали, а потом мы вместе примем финальный вариант.
Наталья: В первую очередь, государственные учреждения, в том числе детские сады и школы и их представители, должны быть осведомлены о том, что такое заместительная терапия и зачем она нужна. Потому что сейчас есть непонимание, из-за которого возникает путаница, которая приводит к большим проблемам. Ведь именно благодаря заместительной терапии дети в семьях, а люди при работе. ЗТ – не уличный наркотик, а способ жить.
[1] http://www.tammby.narod.ru/belarus/belarus-zakon_D18.htm
[2] https://kodeksy-by.com/ugolovnyj_kodeks_rb/178.htm.
[3] http://www.government.by/upload/docs/filec51b6f7bb17cedc6.PDF
[4] Согласно п. 8 Декрета Президента Республики Беларусь от 24 ноября 2006 года №18 «О дополнительных мерах по государственной защите детей в неблагополучных семьях» родители обязаны возмещать расходы по содержанию детей в случае:
отобрания у них детей по решению комиссии по делам несовершеннолетних;
отобрания у них детей на основании решения суда без лишения родительских прав;
лишения их родительских прав;
нахождения их в розыске, лечебно-трудовых профилакториях или в местах содержания под стражей;
отбывания наказания в учреждениях, исполняющих наказание в виде лишения свободы, ограничения свободы, ареста.
[5] http://www.gomel-ggspc.guo.by/sotsialnyiy-priyut/o-vozmeschenii-sredstv-za-soderzhanie-detey
[6] http://afew.org/ru/projects-ru/current-projects-ru/emergency-fund-ru/