ЕАСВ представляет цикл бесед с людьми, чьи имена и роль в снижении вреда хорошо известны в регионе ЦВЕЦА и за его пределами. Они будут делиться с нами самым ценным: воспоминаниями, опытом, идеями.
Александр Левин – сопредседатель Руководящего комитета Евразийской ассоциации снижения вреда (ЕАСВ), специалист по наркополитике и информационный менеджер Евразийской сети людей, употребляющих наркотики (ЕСЛУН), член команды DUNews. Окончил факультет журналистики МГУ. После окончания 10 лет работал журналистом в российских СМИ. В снижении вреда – с 2002 года. Проводил тренинги и занимался информационной работой в международных и российских НПО, среди которых cеть снижения вреда Центральной и Восточной Европы (сейчас Евразийская ассоциация снижения вреда), Всероссийская сеть снижения вреда, ЮНЭЙДС и др. В 2007 году стал заниматься информационной работой и адвокацией в российской самоорганизации потребителей наркотиков «Колодец». В 2007–2008 годах руководил подготовкой и написанием манифеста потребителей наркотиков из стран Восточной Европы и Центральной Азии «Ничего для нас без нас». Работал в Фонде содействия защите здоровья и социальной справедливости имени Андрея Рылькова (ФАР) в качестве аутрич–работника в проекте «Снижение вреда – Москва». В течение пяти лет работал в школе социальным психологом. В 2017 году вернулся в снижение вреда и в этом же году вошел в состав секретариата ЕСЛУН.
– Саша, ты пришел в снижение вреда после 10 лет работы журналистом в СМИ. Почему и как это произошло?
– Во-первых, прошлого не существует. Его нельзя пощупать, его нельзя повесить в шкаф или сдать в химчистку. Есть только отпечатки прошлого в нашей памяти, в памяти других людей, в видео- и фотоматериалах и так далее. Но самого прошлого нет.
– Предположим. И..
– Во-вторых, у поворотных моментов нашей жизни всегда есть миллион каких-то объяснений, и все они, по сути, верны. Они – как наряды, которые можно примерять на себя в зависимости от повода и ситуации. Повторюсь, все эти объяснения – правда. Если заведомо не ставить себе цель соврать, чтобы приукрасить свою жизнь и ввести кого-то в заблуждение.
Жизнь – она не однолинейная. Это не паровозик из Ромашково, который мчится по строго проложенному пути-судьбе из точки А в точку Б, и по дороге с ним происходят разные истории. Все гораздо сложнее. Жизнь состоит из множества совпадений в одной конкретной точке и представляет собой цепочку не связанных событий, которые, в итоге, определяют судьбу человека.
– Можешь привести какой-то пример?
– Давай про любовь с первого взгляда поговорим. Вот ты веришь в нее?
– Допустим, да. А ты – нет?
– Она, безусловно, есть, но называть ее так принято для простоты. На самом деле, первый взгляд – это твое настроение в эту минуту, в это время суток, это дальность видимости твоего взгляда, и есть ли у тебя пара в этот момент, а еще количество выпитого и съеденного, температура тела, частота сердечного ритма, музыка, играющая у тебя в наушниках и так далее. Сложно, например, влюбиться под Иосифа Кобзона и песню «День победы», а вот под песню группы «Модерн токинг» «Ю май хат, ю май соул» – вполне себе. И если убрать что-то одно – магии уже никакой не будет, и жизнь пойдет в другом направлении.
– Теперь понятно. Но почему ты ушел из журналистики в снижение вреда?
– У меня есть несколько вариантов объяснения этой ситуации, которые, в общем и целом, определили решение. Есть вариант романтический, драматический, комический и практический. И если это объединить, получится что-то вроде такой истории. Я работал в одной «желт
ой» газете, и в редакции мне дали задание проникнуть в реанимационную палату к известной актрисе, у которой случился инсульт и частичный паралич. Нужно было написать репортаж и сделать ее фото. Я задание выполнил, а на газету потом подали в суд. За время работы в СМИ на меня раз пять уже подавали в суд, поэтому как бы ничего неожиданно ужасного в этом не было. Но на самом деле было. Я понял, что больше не хочу всем этим заниматься: лазить в палаты к больным актрисам, писать бред про экономику и политику, брать интервью у чужих и странных людей, включая Нострадамуса.
– Ты брал интервью у Нострадамуса?
– Да. В 2001 году, после 11 сентября нашли предсказание этой катастрофы у Нострадамуса. Он стал невероятно популярным тогда. И в одной газете, по заданию редакции, для экономического отдела мне пришлось с помощью медиума связаться с ним. Я должен был узнать, что будет в ближайшее время с курсом доллара, ценами на нефть, а еще, по личной просьбе начальника отдела, изменяет ли ему жена.
– Изменяла?
– Нострадамус сказал, да. Но я соврал, чтобы не разбивать ему сердце. То есть при всей этой работе что-то человеческое во мне еще оставалось. И это человеческое решило, что с журналистикой нужно заканчивать. И как раз в этот момент я начал встречаться со своей второй женой, которая занималась чем-то важным и полезным, если смотреть из окна больничной палаты умирающей великой русской актрисы. Плюс было еще много второстепенных сюжетных линий, которые, в итоге, привели к решению прийти в снижение вреда. И убери какую-нибудь из них из «супа» – и «суп» можно вылить в помойку.
– Давай перейдем к тому, чем ты сейчас занимаешься. С 2017 года ты в ЕСЛУН, то есть два года. Как ты думаешь, изменилась ли в нашем регионе за это время роль сообщества людей, употребляющих наркотики?
– Начну с того, что ЕСЛУН – сила.
– Это как «Спартак – чемпион»? В чем же ее сила (хочется добавить «брат»)?
– В точку! В правде, как это ни странно прозвучит. И в том, что такая сеть есть, хотя ее, в то же время, нет. Для меня сегодня это идеальная форма деятельности, исходя из того, как устроена жизнь, согласно моему пониманию.
– Что жизни, как и прошлого, не существует?
– Именно. Все непостоянно, а раз нет ничего постоянного, то нет ничего, о чем можно говорить, что это существует. Твой диктофон состоит из механизмов и микросхем, механизмы и микросхемы состоят из пластика и металла, пластик и металл – это сумма атомов, которые делятся на нейтроны, электроны, протоны и так далее, до квантов. Но и они также непостоянны и из чего-то состоят. Так существует ли твой диктофон? Скорее, это просто слово, которое обозначает и наделяет характеристиками тот предмет, который ты держишь в руке.
– И так же с ЕСЛУН?
– Да. Все, что нас делает ЕСЛУН, – это имя «ЕСЛУН». Убери его, и будет уже совсем другая история. Если реально смотреть на вещи, у нас даже офиса нет. Понедельник-пятница – это единственное время, когда наша жизнь пересекается с жизнью большинства страдающих в этом мире людей, у которых есть работа устаревающего образца. Ты утром едешь из дома в другое помещение, проводишь там весь день и вечером возвращаешься с остальными в начальную точку. Я не могу понять, насколько сильна должна быть мотивация у людей, чтобы ежедневно терпеть такой дискомфорт. Что за секретные сокровища людям обещает такой образ жизни? Зачем они это терпят? Ну, кроме, конечно, иллюзии стабильности и возможности плыть по течению, страдать и бездумно существовать в своей коробке из-под обуви. В этом плане употребление наркотиков, да и любая зависимость и связанные с этим отвержение, боль, преследования, репрессии и весь соответствующий набор, очень сильно меняют фокус отношения к жизни и к тому, что действительно ценно.
– А если вернуться к сообществу и изменениям за последние два года?
– Да, прости, все время сбиваюсь на другие темы. Про сообщество. Смотри, уже много-много лет мы играем в «Морской бой» с государством, обществом, силовыми структурами и другими ребятами. Мы сидим в укрытии и только и слышим: «Мы повышаем уголовную ответственность за хранение наркотиков» (бах! – ранили), «мы запрещаем программы ОЗТ» (бах! – ранили), «мы даем пять лет тюрьмы за продажу носков с изображением марихуаны» (бах! – трехпалубный, убили). Кстати, с носками – это реальная история в России. Но у нас еще много кораблей, и мы не сдаемся.
– Пока это похоже на расстрел, а не на «Морской бой».
– Не, мы тоже отвечаем, но не так агрессивно. Мы все больше петарды и салют пускаем: акции «Поддержка, а не наказание» устраиваем, в качестве ручных обезьянок и для «галочки» на заседаниях ООН присутствуем, в какие-то международные и государственные комиссии входим, где делаем душещипательные доклады. Но это же «война с наркотиками» – так что, пусть это будет все-таки бой.
– Ты думаешь, что отвечать все-таки нужно, даже в такой безвыходной ситуации и без определенной надежды на успех?
– Знаешь, в 1974 году в Неаполе художницей Мариной Абрамович был проведен знаменитый перформанс «Ритм 0», во время которого зрители были вместе с ней заперты в галерее. В распоряжении зрителей были 72 предмета, которые были отобраны в качестве инструментов, вызывающих наслаждение (роза, мед, виноград, карандаш, краски, свеча), боль (кнут, ножницы, скальпель, спички) и смерть (пуля и пистолет).
В галерее была вывешена информация, что во время перформанса тело Абрамович будет находиться в распоряжении зрителей, и они могут поступать с ним так же, как и с находящимися на столе предметами, то есть делать все, что им заблагорассудится.
Вначале люди были в замешательстве и ничего не делали. Затем понемногу начали включаться в игру, и их активность переросла в настоящую агрессию. В конечном счете ее одежда оказалась разрезанной, тело было исколото шипами розы, на теле были сделаны надрезы и некоторые даже пили ее кровь. Суть перформанса – показать, насколько быстро человек может вернуться в дикое, пещерное состояние, если ему это позволить. Так вот, «война с наркотиками», а по сути, с людьми, употребляющими наркотики, – это возвращение людей в пещерное, первобытное состояние. И этому, безусловно, нужно давать отпор. Для начала нужно сделать так, чтобы люди поняли: это неправильно, так быть не должно, это не норма. Чиновники от наркополитики ходят в картонных коронах из «Бургер Кинга», но им кажется, что они управляют миром. Абсурд. В старой сказке хватило одной фразы мальчика про голого короля, чтобы все проснулись.
– Да, многие до сих пор считают нормальным унижать и преследовать людей только потому, что они употребляют наркотики или выбирают себе в партнеры тех, кто живет вразрез с общепринятой моралью.
– Если говорить про последние два года, ситуация в отношении сообществ, в том числе людей, употребляющих наркотики, меняется. И связано это, в первую очередь, с так называемой «новой чувствительностью» мира, когда голос обретают до недавнего времени абсолютно маргинализованные и стигматизированные социальные группы – например, различные сексуальные и политические меньшинства. Тема гендера и феминизма актуальна как никогда. О сексуальном насилии говорят все громче, и голос жертв становится все более слышным. Движение #MeToo – наиболее яркий пример «новой 
чувствительности» и борьбы за право жить без насилия, без стигмы, без стыда. И здесь люди, употребляющие наркотики, находятся в общем мировом контексте и, на мой взгляд, пусть не очевидно, но в их положении тоже есть перемены. Если раньше удачей было перевести разговор из плоскости «наркоман–преступник» в плоскость «наркоман–больной», то сегодня такой статус уже не удовлетворяет людей, употребляющих наркотики. «Больной» – это тоже стигма, которая ведет к контролю и репрессиям. Сейчас как раз момент, рассчитанный, как говорят в йоге, «на тех, кто идет дальше». Нужно максимально заявлять о себе и этим разваливать старые стереотипы и модели поведения. Можно вспомнить строчку из песни «я молчал — родился мент». Нужно каждый день, системно, пусть это будет наивно, пусть даже глупо, но каждый день показывать, что ты не согласен с несправедливостью. Теперь такая возможность есть у представителей всех сообществ. Мы все к этому готовы.
– ЕСЛУН и ЕАСВ – региональные организации. Как ты считаешь, адвокационную работу эффективнее проводить региональной командой, или результат может быть достигнут быстрее на национальном уровне?
– Честно говоря, я не очень верю в адвокацию в нашем регионе. У тебя было такое, что привозишь вещь из ИКЕА и не можешь ее собрать?
– Потому что потерял по дороге инструкцию?
– Нет, потому что это – подушка… Для наших чиновников наркополитика – это подушка. Они мыслят иным способом. Тут не работают рациональные доводы, статистика, научные данные, исследования. Даже знаменитые «британские ученые» в этом случае не при делах. Потому что – подушка.
– Или они привозят из ИКЕА шкаф, собирают его, а получается, как обычно, автомат и тюрьма.
– Да, или так. Можно годами писать теневые отчеты, ездить на CND (Комиссия Организации Объединенных Наций по наркотическим средствам – прим.ЕАСВ), возить в западные страны чиновников, показывать им прекрасные программы снижения вреда и заместительной терапии, знакомить с министрами–хипстерами и давать выходной на шоппинг. Все это не имеет смысла в плане адвокации. Потому что из поездки такой чиновник возвращается домой, закрывает журнал с очередным исследованием, смотрит на портрет любимого вождя или учителя у себя над кроватью, роняет верноподданническую слезу, крестится и видит во сне сладкое слово «запретить». Так что, если честно, даже говорить об этом не очень хочется – это все мы проходили 20 лет назад, и ничего здесь не изменится.
–Ты же сам сказал, что нужно об этом говорить как можно громче?
– Но не с чиновниками и не на уровне государства. Говорить – это нужно нам самим, чтобы показывать власти, что мы ее не боимся, чтобы стать сильнее и дать надежду и силу другим членам сообщества. Мы должны помогать им на горизонтальном уровне в решении социальных вопросов, мы должны защищать их в судах, информировать, заниматься профилактикой всего на свете, выводить из стигмы и т. д.
Наш голос – это еще и свидетельство того, что происходит в данный конкретный момент в конкретной стране. Например, в Москве каждый выход на митинг – это наше свидетельство совершаемых преступлений власти в отношении граждан страны. Я уверен, мало кто сейчас в России верит, что такими протестами можно чего-то добиться. Но когда это все придет к логической развязке, власть уже не сможет сказать: «А в чем, собственно, проблема? Никто же не был против, всем все нравилось. Какие к нам претензии?». Так вот, проблема есть, и люди это показывают и свидетельствуют это своим выходом на улицы.
– Россия оказывает огромное влияние на развитие региональной наркополитики, при этом в стране запрещена заместительная терапия (кроме России, ЗТ нет в Туркменистане). Как ты думаешь, почему это происходит?
– Есть сложное объяснение, а есть простое.
Если простое, то мне кажется, российская власть сидит в средневековой крепости и управляет страной оттуда. Соответственно, характер этого места определяет и все происходящее. Кремль, вот с этими бойницами на стенах для лучников, отвесными стенами, отверстиями для горящей смолы и самой большой чугунной пушкой в мире. Даже если ты хипстер с модно подстриженной в барбер–шопе бородой, как только ты заходишь в кремлевские ворота, сразу начинаешь кричать: «Запретить сыр!», «Не давать метадон!», «Вот этих – на кол!».
– Да, предельно кратко и понятно. И тогда мой последний вопрос: чем для тебя является снижение вреда?
– Это про любовь. Все, что уменьшает страдание, – это про любовь. В каком-то высшем смысле.