Ольга Беляева, координатор адвокационной деятельности сообщества Евразийской ассоциации снижения вреда (ЕАСВ).
Текст подготовлен Анастасией Безверхой.
Оля, ты как координатор адвокационной деятельности силами сообщества в ЕАСВ много общаешься с активистами в разных странах. Можешь поделиться своими наблюдениями – как изменяется наркосцена в мире и в нашем регионе?
В сфере наркополитики происходят большие изменения – Всемирная организация здравоохранения впервые с 1935 года заявила, что марихуана может употребляться без риска; метадон и бупренорфин уже годы как включён в список жизненно-важных лекарств. За последние тридцать лет у нас есть и практические доказательства эффективности поддержки вместо наказания, благодаря Канаде и прогрессивным странам Евросоюза. Но при этом в странах с тоталитарными и/или коррумпированными режимами, наркоконтроль стоит на утопической позиции “земля плоская, т.е. мир без наркотиков”. При этом сегодня репрессивной системе наркоконтроля надо выкручиваться из положения, – им надо говорить о существующих проблемах в быстро меняющемся глобальном рынке веществ. И большой вопрос как им это сделать так, чтобы не признать неэффективность существующей наркополитики. Или как им сохранить власть и ресурсы, не признавая провала своих действий. Провала, это мягко сказано.
На заседании Комиссии по наркоконтролю (CND) в октябре 2018 года я слушала, как представителю Афганистана предъявили проблему увеличения производства опия и поставок героина. Мой вопрос к Афганистану был другого плана: “где весь этот героин, который в отчетах UNODC показан как увеличение на +125%?” Ведь на улице в Литве, например, то, что называют героином – это микс из карфентанила, морфина, метадона, старых поколений антидепрессантов. И последствия – трагичные 12 смертей от передозировок в месяц. Даже в Кыргызстане и Узбекистане сейчас может уйти четыре (?!) дня на поиски героина. И когда уже почти находят, то звонит человек и говорит: если искать дальше, надо только через милицию, по другому никак. И в это время мы всё пытаемся начать программу ОЗТ в России, сохранить лечение в Казахстане и улучшить качество услуг программы в Беларуси, Украине, Литве, Грузии. Как организовать услугу полезно, мы можем понять, только вместе со страновыми сообществами, потому что ситуация с веществами, доступом и запросы о помощи разные даже в соседних областях в одной стране.
Однако есть общие тенденции: в нашем регионе люди с зависимостью страдают в поисках хоть чего-нибудь, чтобы как-то перебить боль – в доступности как правило маковые семечки, соли, спайсы, тропикамид, миксы “аптеки” и низкого качества непонятного состава стимуляторы.
При этом, если говорить о психоделиках, обычно это планируемые заранее эксперименты. Благодаря тусовке с молодежными и не очень движениям Европы, мне стало родным направление употребления психоделических веществ в качестве трансформирующего опыта. Этот пересмотр взаимоотношений между людьми, под влиянием открытых психоделиками внутренних ресурсов. Эта трансформация происходит на фоне ослабления влияния религий во многих странах. Национальная идентичность также сейчас уже не является ключевой силой, которая формирует наше мировоззрение. Традиции, которые мешают соблюдению прав человека, постепенно отпадают. Преподаватели и социальные психологи школ на фестивале психоделической культуры в Чехии ведут дискуссию о миркодозинге ЛДС как одном из способов познания мира, который поможет проявить смыслы, обрести естественные связи человека с миром, природой и социумом.
То есть мы говорим о новой философии, новой религии через психоделики?
Для меня это больше практика расширения сознания. В любом случае это далеко не новая тема. Мы сейчас в своих странах как Тимоти Лири когда-то. Психонавт – это космонавт, который открывает и исследует внутреннюю Вселенную. Такой подход к употреблению веществ делает осознанным выбор вещества. Человеку надо подумать над обстоятельствами употребления и получить рекомендации от трипэдвайзера – человека, который изучил и теорию и практику о данном веществе и развивает способность чувствовать состояние другого человека, чтобы вовремя дать воды или провести через зону турбулентности. Консультант также способен понять, если человек стремится убежать от чего с помощью веществ, как часто случается, и такой подход повышает риск зависимости. Сначала надо помочь человеку вернуть состояние покоя и комфорта и только потом человек будет готов принять осознанное решение, стоит ли экспериментировать и с каким видом психоактивного вещества.
Мы продолжаем объяснять, что проблемное употребление без наличия зависимости значительно опасней, чем наличие зависимости и безопасное употребление. Человек на уличном героине, еще не в системе, но уже в криминале и у полиции на примете. Стараясь избежать проблем из-за репрессий, человек без зависимости, но с явным намерением употребить, наберёт себе и проблем, и абсцессы и стрессы, и вич и скандалы; от чего захочется убежать и это значит опять за веществом в бесправие. В Португалии с такими ситуациями работает команда комиссии по сдерживанию употребления. Социальный работник помогает решить вопросы с субсидиями, найти легальный заработок. Есть возможность прояснить свои намерения с психологом. При этом полиция занимается тем, чтобы не пустить в страну вещества, опасные с точки зрения трудно прогнозируемых и непредсказуемых негативных последствий. Это соли и спайсы, которые сейчас по-настоящему приносят проблемы в наших странах. Страх посоветоваться даже в интернете делает людей неподготовленными к приёму веществ. Результат – приём МДМА на фоне антидепрессантов, что не рекомендуется. Девочке в Беларуси стало плохо, но вызвать скорую боялись все, потому что приедет полиция. И поэтому девочка умерла. Это ужасный пример античеловечной политики наркоконтроля и полностью ответственность государства.
Да, в этом и проблема. В нашем регионе все вещества криминализированы…
Особенно понимаешь пропасть между нашими странами и Европой, когда видишь, как открывают комнаты безопасных инъекций и за средства общественного бюджета (Швейцария) покупают тесты на чистоту вещества, чтобы помочь человеку правильную дозировку определить. Или как общественные активисты при поддержке здравоохранения и финансовых ресурсов с общественного бюджета проводят фестивали психоделической культуры в Праге. Летом 2018 года наша волонтерская команда психоделических исследований #FreeHigh или #Свободный кайф, побывали в Чехии на фестивале психоделической культуры. Там была создана атмосфера для сочетания вещей, которые на первый взгляд сложно объединить – там проводились дискуссии о роли шаманизма в современном мире или как философия Ницше и микродозинг ЛСД могут помочь людям осознать причины войн и создать общество поддержки. Впечатлила меня спокойная и тактичная, вне возраста, Аманда Филдинг. Она вышла на сцену со словами: “Когда я в 60-х годах впервые попробовала ЛСД, я поняла, что я не невротическое животное по Фрейду. И у меня есть столько возможностей для познания мира и себя, которые были мне до этого недоступны…” Аманда Филдинг создала Программу исследования психоделиков Фонда Бекли. Эта исследовательская программа проводит научно-доказательные эксперименты, однако, как отметила Аманда, репрессивная наркополитика значительно ограничивает и удорожает эту работу.
Как нам быть с исследованиями в нашем регионе, где например в России само публичное упоминание о заместительной терапии приравнивается к пропаганде употребления наркотиков? Что уже говорить о психоделиках…
Наша задача наполнить русскоязычное медиапространство научно- и опытно-доказанной информацией о прогрессивном подходе регуляции психоактивных веществ. Ведь наше привычное понимание того, что употребляют в регионе сейчас меняется. Я вижу, как новым тенденциям поддается даже Центральная Азия. Есть интересное исследование по новым психоактивным веществам в странах Европы. Его со-автор, Жан Поль Грюнд (Jean-Paul C Grund) из Университет Утрехта (Нидерланды) проанализировал какие вещества доминируют на рынке, какие заходят, какие программы работают.
Мы планируем сделать подобное исследование в регионе ВЕЦА. Нам очень нужен этот анализ, ведь данных по новым веществам почти нет. Только в тех странах, где я знаю, состав веществ, которые можно купить на улице постоянно меняется, ведь новую формулу сразу заносят “в бан”. И мы не знаем, что по факту люди употребляют и как им помочь. Сейчас через dark net молодежь по 17-18 лет на закладке получает нечто – “спайс” или “соль”. Спайсы курят, соли колят. Если по неопытности перепутать, то можно умереть. А те, кто более опытные и могли бы подсказать и помочь, не имеют доступа к этим ребятам, а с информацией в сети не все могут разобраться.
Важно поддерживать форумы и онлайн площадки, где можно получить грамотные советы и помощь. И вообще нам нужна региональная информационная база о препаратах, доступных в регионе и об опыте их употребления, с советами по снижению вреда и возможностью проследить, следуют ли потребители этим советам и насколько такие советы эффективны. Собирать данные и делать исследования в этой сфере можно только силами сообществ из нашего региона. Опять мы приходим к тому, что нам как воздух нужна декриминализация – убрать наказания за все действия, связанные с употреблением, сохранив тем самым право людей задавать вопросы и получать помощь.
Хорошо, а доноры подстраиваются под эту новую наркосцену?
Доноры может и подстроились бы, однако заявки на финансирование пишутся в стране людьми, которые часто даже не хотят упоминать слово декриминализация в присутствии чиновников или членов правительства или мало знают об особенностях употребления новых веществ. Получается, что как проблема криминализация везде озвучивается, но программно, финансово и институционально серьезного вклада в изменение наркополитики и внедрение новых подходов в программы снижения вреда в наших странах – этого пока мало.
Одна из полезных услуг снижения вреда именно для новых веществ, которую мы также хотим внедрять, выглядит следующим образом. В период “отходняка”, между фазой эйфории и депрессии, есть момент перед полной самоизоляцией, когда человек может подать сигнал и к нему должна приехать аутрич-команда: равный консультант (опытный потребитель) и медработник с соответствующим опытом и дружественный эксперт, который имеет в руках чемоданчик с необходимыми препаратами. Равный консультант должен максимально четко выяснить, что, в каких сочетаниях, на протяжении какого времени человек принимал, а специалист от медицины должен подобрать соответствующий перечень препаратов для облегчения состояния человека на основе этой информации. У нас есть такие врачи и медсёстры и братья, но у нас нет возможности оплатить их и нашу работу, купить легально и удобно нужные лекарства. Нужны также ресурсы, чтобы мобильные команды экстренной помощи могли ездить по городу по маршрутам 24/7. Такая услуга спасает жизни людям, даёт возможность собрать данные и сформировать дальнейшую стратегию развития национальных программ. Сейчас наши аутрич работники заточены на профилактику ВИЧ, гепатитов и других заболеваний. Эти темы остаются актуальными, но услуги, которые под ними скрываются, часто унизительные и лишающие возможности самостоятельно принимать решения. Потому что за всё время денег и технологий Глобального Фонда, тоесть почти за 20 лет, в нашем регионе не случилось главного. Не изменилось отношение к людям, употребляющим наркотики, для которых психоактивные вещества нужны для исследования своей Вселенной.
Оля, как же вписать новые вещества в ту деятельность по наркополитике, которая уже ведется?
Я вижу проблему также в том, что уровень экспертизы нашей системы наркологии не соответствует потребностям людей. А потребности эти постоянно изменяются. Я знаю в нашем регионе 7 докторов психиатров-наркологов, которые могут профессионально, без осуждения и переноса личных проблем, обеспечить помощь, но этого недостаточно. Нам нужны эксперты с новым мышлением и новыми знаниями, необходимо новое оборудование – спектрографы и быстрые тесты на состав и качество наркотиков.
И очень важно всем объяснить – что риски, связанные с новыми наркотиками – это прямые последствия репрессивной наркополитики. Пока не было контроля – были только природные вещества! И мы знали что делать, мы знали как снижать риски. А сейчас, когда все контролируется, появилось 800 новых веществ, и с каждым днем их все больше, существующие программы снижения вреда не могут охватить такой спектр, наркология и медицина – не готовы к такому. А те врачи, которые могут помочь, не имеют возможности выписывать препараты для спасения жизней, чтобы люди хотя бы в окна не выходили.
Справка
По определению UNODC 2012 года, новые психоактивные вещества или же NPS (new psychoactive substances) – “вещества, которыми злоупотребляют как в чистом виде так и с помощью приготовления и которые не запрещены Конвенциями ООН 1961 и 1971 годов, но которые могут нести угрозу общественному здоровью”. Угрозы от употребления NPS описаны как “многофакторные”, включающие в себя угрозы физического, психического и социального характера, несмотря на то, что было проведено очень мало исследований влияния новых веществ на человека. В NPS включают много разных веществ, которые называют тоже по разному – “дизайнерские наркотики”, “клубные наркотики”, “легальные наркотики”, “соль для ванн”, “растительные наркотики”, “исследовательские” или “лабораторные химикаты” (“party drugs”, “legal highs”, “bath salts”, “research chemicals” и другие термины).
Как пишет в своем исследовании доктор Грюнд, проблема определения NPS в том, причислять ли к ним только легальные вещества. Однако, многие NPS по структуре и действию очень близки к наркотическим веществам типа MDMA и экстази, а другие – к ряду стимуляторов амфетаминового типа (Amphetamine-type stimulants – ATS), а эти вещества во многих странах запрещены. К примеру меткатинон (он же “джеф” или “мулька”) составляет около 25% мирового рынка новых психоактивных веществ.
Таким образом, термин новые психоактивные вещества достаточно размыт.
Первоисточник информации находится по ссылке.