ЕАСВ представляет цикл бесед с людьми, чьи имена и роль в снижении вреда хорошо известны в регионе Центральной и Восточной Европы и Центральной Азии, и за его пределами. Они будут делиться с нами самым ценным – своим опытом, мыслями, воспоминаниями.
Кестутис Буткус — известный активист, один из первых от сообщества людей, употребляющих наркотики в Литве. 8 лет тому назад его право на здоровье было нарушено при отказе предоставить доступ к опиоидной заместительной терапии (ОЗТ) в исправительном учреждении (на тот момент, Литва оставалось одной из немногих стран ЕС, где ОЗТ была недоступна для заключенных). Кестутис выбрал путь борьбы против системы и скорее, не благодаря, а вопреки, стал одним из немногих (увы), кому удалось повлиять на букву закона. С 2018 года, опиоидная заместительная терапия была внедрена по закону в тюрьмах Литвы, но надо помнить – это только начало долгого пути*…
– При каких обстоятельствах тебя задержала полиция в 2011 году?
– Восемь лет назад меня случайно “приняли” – в машине нашли пару грамм марихуаны. На тот момент у меня было несколько непогашенных штрафов и судья решила дать сорок пять суток ареста, чтобы я на полную осознал свое преступление. “Пусть полежит и подумает”, – сказала она. На суде я упомянул о метадоновой программе, т.к. на тот момент уже десять лет беспрерывно был на заместительной терапии. Реакция судьи была: “Это не наша компетенция”.
– Сильно. Ты был согласен с таким решением властей?
– Я подал апелляцию, но готовил ее человек без юридической лицензии (ранее можно было и без нее) и меня объявили в розыск. Я ничего об этом не знал. И в один день, когда пришел за паспортом в миграционную службу, меня сначала закрыли в комнате, потом приехал конвой и увез. Сначала в КПЗ, потом в Лукишки (тюрьма в Вильнюсе – прим. ЕАСВ). Все это время мне никто ничего толком не объяснял. Я начал писать письма – за что? Ответа не было. Только потом я выяснил, что это те самые сорок пять суток ареста. А апелляцию мою никто не читал, даже не приняли к рассмотрению. Решение суда пришло в действие, а значит, я должен быть в тюрьме.
В первый день заключения был обход врачей, и я спросил о наличии метадона. Врач, по фамилии Менделевич, сказал: “Вам будет очень трудно – программы у нас здесь нет. Я могу вас только перевести в тюремную больницу, но там все то же самое, разве что камера просторнее и курить запрещено. А метадон все равно не получите, могу назначить только “тараканов”.
– Что это?
– “Тараканами” мы называем легкие психотропные вещества. Их выписывают всем поголовно, чтобы люди могли выдержать тюремное заключение, но к заместительной терапии они никакого отношения не имеют. Я начал писать обращения, просьбы, но ни на одну не откликнулись.
– Хорошо помнишь условия заключения?
– Лукишки – старинная тюрьма, строилась еще в XIX веке. В то время она считалась в Российской империи (на тот момент Литва была частью империи – прим. ЕАСВ) одной из самых прогрессивных, а сейчас ни одному стандарту подобных учреждений в Европейском Союзе не отвечает. Камеры маленькие, на четверых, там же стол, умывальник, туалет. Ограничение свободы – сам по себе страшный факт, а в тех условиях просто неописуемо. Первые восемь суток были ужасными. Я не спал, у меня началась клаустрофобия, хотя никогда в жизни не было. В такие моменты спасали только видимый кусочек неба и крыши домов через решетку. Да еще повезло, что в камере нас было только двое, а не четверо (мой сосед, кстати, тоже был из сообщества, но к тому времени уже “переломался”).
– Ты все время своего срока оставался в Лукишках?
– После восьми суток меня перевели в другую тюрьму – Провинишки (80 км от Вильнюса – прим.ЕАСВ). Там я тоже сразу сказал, что на заместительной терапии. Ответ их доктора был: “На счет своей зависимости можете не жаловаться. Это распущенность, а не болезнь.” Я все понял… Сказал: “Ничего не надо. Выпишите только аспирин, чтобы кровь разжижать” (у меня поставлен клапан). Выдали, и снова прописали “тараканы”. Здесь меня на четырнадцать суток оставили в одноместной камере. Один на один, с приступами бессонницы…
– Кто-то знал, что ты находишься в тюрьме, без метадона? К тебе пускали посетителей?
– В Провинишках ко мне впервые пустили адвоката – бывшая жена связалась с Эмилисом Субатой (Д-р Эмилис Субата, директор Вильнюсского центра болезней зависимости – прим.ЕАСВ), а он с Коалицией “Могу жить” (Galyu gyventi), членом которой я был. Им и удалось нанять защиту. Тогда мы подумали, вдруг этот случай сможет стать локомотивом для продвижения ОЗТ в тюрьмах Литвы. Поскольку на тот момент, уже более десяти лет гражданское общество вело безуспешный диалог об этом с тюремным департаментом Министерства юстиции.
– Какие были действия адвоката?
– Он подготовил прошение руководству тюрьмы на предмет выдачи мне метадона и предоставить ответ в письменной форме. В результате, ко мне пришел… психиатр! (Интересно, что только тогда я узнал, что оказывается, в тюрьме есть и такой человек). Начал объясняться. Я попросил: “Не говорите, предоставьте письмо”. Вот именно оно и стало “катализатором” всего процесса. Когда меня выпустили спустя сорок пять суток, правозащитники Коалиции посмотрели этот ответ и засвидетельствовали, что он может служить поводом передачи дела в суд, и что у нас есть шанс добиться изменений в системе в целом. Но что касается моего состояния… Выйдя из заключения, я не мог вернуться в программу еще год. Думал, что “переломался” и выдержу, но ошибся. Часто уезжал из города к друзьям, в лес – не хотел, чтобы дочка (она тогда была еще подростком) видела, что с папой происходит.
– Когда удалось стабилизироваться?
– Только через год вернулся в программу. Тут и начался мой судовой “марафон”. Сначала был апилинковый (местный) суд – мне отказали. Мы пошли в окружной, потом в Апелляционный – аналогично. Спустя шесть лет мы дошли до Верховного суда.
– И какое было решение?
– Аналогичное предыдущим инстанциям. Поэтому, мы с адвокатами написали в Страсбург, в Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ). Суд изучил вопрос, присвоил ему номер и принял дело на рассмотрение. Надо отметить, что ЕСПЧ работает таким образом: там две Палаты. Первая рассматривает, все ли возможности на национальном уровне исчерпаны (было озвучено, что в нашем случае – да). И если так, передает дело второй. И вот как только это произошло, буквально сразу “проснулось” Литовское государство – и представители Министерства юстиции, и руководство двух тюрем, в которых я был, и Министерство здравоохранения. Спустя шесть лет, Минздрав “вспомнил”, что оказывается, у них есть комиссия по восстановлению ущерба, в которую нужно обратиться не позже чем спустя две недели с момента случившегося инцидента. А я этого не сделал. И апеллируя к этому факту, подал обращение в Верховный суд Литвы на повторное рассмотрение дела. Это застопорило весь процесс.
ЕСПЧ написал моим адвокатам, с вопросом, что происходит. Юристы сообщили, что Минздрав обратился в суд. Обнаружив это, Страсбург приостановил дело до прояснения ситуации.
– Сплошные “круги ада”…
– Прошел еще один год. В 2018, Верховный суд признал, что я являюсь пострадавшей стороной. Нанесенный мне ущерб оценили… в триста евро, немного юристам и плюс сатисфакция – признание судом моей правоты. Мы обжаловали эти триста – суд добавил еще тысячу и чуть больше тысячи моей защите. Но поговорив с адвокатами, я принял решение не останавливаться на этом, а подавать в Страсбург на апелляцию по ряду других нарушений – условия содержания, нормы гигиены, квадратура камеры. На Западе такое отношение приравнивается к пыткам.
Прошлым летом Страсбург принял на рассмотрение мое дело. Ссылаясь на международную практику, адвокаты запросили тридцать пять тысяч евро компенсации. И я сразу хочу добавить – это далеко не большая сумма. Есть подобные дела из Польши, Англии, где компенсация составила около ста тысяч и более.
– Если твое дело будет одобрено ЕСПЧ, на кого накладываются обязательства по выплате компенсации?
– На государство. Если точнее – Минюст. Впрочем, самым важным для меня является не решение литовского суда или ЕСПЧ, а то, что после моего дела был принят закон о предоставлении ОЗТ в местах лишения свободы Литвы. Вот это настоящая победа. Наш общий “адвокационный локомотив”.
– То есть отныне, если человек попал в тюрьму и ему нужен метадон, получит его?
– Тюрьма, следственный изолятор, изолятор временного содержания – везде. Закон касается каждого, кто закрыт на двое и больше суток. Правда, и тут не обошлось без “нюансов”. Метадон могут получать лишь те, кто уже находится в программе заместительной терапии. Но этот вопрос мы тоже не оставим на произвол – сообщество “поджимает” тюремный департамент письмами о внесении правок в закон и надеюсь, нас услышат.
– Как думаешь, почему для тюремного департамента поиск ответа на вопрос по доступу к жизненно важному препарату в местах заключения занял годы? При этом, сломав сотни судеб – тех, кто не решился идти против системы. Деньги?
– У департамента есть отдел по здравоохранению. Так вот им казалось, что введения ОЗТ в тюрьмах – это очень сложный, затратный процесс. Звучали доводы, что нужны многомиллионные средства для реализации проекта. Или, помню, еще один аргумент – где хранить метадон в тюрьме, ведь нужны особые условия? Да где, если не там! Помпу с метадоном поставить и комнату выделить – элементарно! И ни о каких больших деньгах для реализации программы речь не идет. Хотя, кто знает, может, хотели выбить дополнительные финансы из министерства юстиции… Они же как республика в республике – вроде и подвластны ему, а в то же время и независимы. У них даже своя особая внутренняя система, чины, погоны.
– Получается, верхушка айсберга видна на десять процентов, но есть ряд барьеров под водой. И они занимают остальные девяносто.
– Я приведу еще один пример. В Алитусе (город в Литве – прим.ЕАСВ) открыли так называемую реабилитацию для наркозависимых. Специально достроили корпус, поставили новую мебель. Угадай, кто там находится? Туда перебралась вся верхушка заключенных, которая вообще не имеет отношения к поставленным целям этой реабилитации. Дальше – больше. Несколько лет оттуда шла продажа наркотиков. Думаешь, руководство тюрьмы этого не знало? Ведь ни для кого не секрет, в местах заключения они есть, при этом цена бешенная. И как такое количество может попадать в подобные учреждения, если не без помощи сотрудников?
Введение метадоновой программы сильно ударило по платежеспособной “клиентуре”. Поэтому, мой ответ о причине такой катастрофической задержки в реализации ОЗТ в тюрьмах звучит просто – “не выгодно”. И я счастлив, что мое дело смогло сдвинуть эту ситуацию с мертвой точки.
* – по данным отчета Европейского комитета по предупреждению пыток и бесчеловечного или унижающего достоинство обращения или наказания (ЕКПП) за 2018 год: “…в Алитусской, Мариямпольской и Правенишкской тюрьмах Литвы ОЗТ все еще не была. Поддерживающее лечение метадоном предоставлялось для лиц, находящихся под стражей в полиции, но прекращено после их перевода в тюрьму. Кроме того, ничего нет с точки зрения снижения вреда, например, обмен шприцев и игл, распространение презервативов и т. д.” https://rm.coe.int/168095212